Вопросы, вопросы… По мнению психологов, низкий голос свидетельствует о сдержанности и уравновешенности, стабилизирует работу лобных долей мозга, внушает доверие и симпатию. Именно поэтому женщины подсознательно считают басовитых мужчин не только более влиятельными, но и более привлекательными и сильными. 

Сомневаться в правоте специалистов, разумеется, не приходится. Однако очень далеко не каждый из одарённых басом представителей сильного пола способен в течение длящегося два с лишним часа концерта держать зал в постоянном напряжении. Это доступно лишь избранным. Таким, как приезжающие в Эстонию с романсовыми концертами Владимир Кудашев, Михаил Гужов и Отар Кунчулия, которых даже в России, считающейся родиной басов, называют не иначе как выдающимися, исключительными и редкими.

С одним из них, лауреатом множества конкурсов и обладателем колоссального количества наград Владимиром Кудашевым встретился корреспондент еженедельника «Инфопресс».

- Ну, во-первых, то, что говорили критики и некоторые медийные личности, было связано не с истинным положением дел, а с их желанием привлечь к себе внимание и повысить собственные рейтинги. А во-вторых, люди всегда тянулись и будут тянуться к классике. Она никогда не умирала, и никакая информационная война не способна её убить. Это заложено в нас генетически. То есть, конечно, находятся такие, кому не нравится, допустим, опера, и они никогда не будут её слушать. Но в целом – извините за тавтологию - культ культуры сегодня заметно повышается. Я много гастролирую и замечаю, что молодые люди всё чаще приглашают своих дам на классические концерты. Такая практика становится правилом хорошего тона. 

- Не скажите! В интернете сегодня очень много красивой классической музыки в хорошем качестве, и те, кому она нужна, обращают на неё внимание. Я, конечно, выходя на сцену, не могу точно определить, какой процент молодых людей находится в зале, публика воспринимается артистом скорее как единый организм. Но судя по тому, что говорят люди, способные объективно оценивать подобные вещи, сегодня на концертах и спектаклях намного больше молодежи, чем, скажем, лет десять назад. Юноши и девушки, даже если ещё и не очень разбираются в классике, интуитивно чувствуют, чем она отличается от эстрады. Кстати, нередки случаи, когда в антракте или после концерта они подходят ко мне, благодарят и спрашивают: «А вы вправду всегда поёте вживую»?

- Нет, конечно, такого не может быть, у нас ведь звучит рояль. Но многие же не понимают, чем классическое академическое пение отличается от эстрады, где на сцене работает певец с микрофоном, а за его спиной стоят музыканты с электронными инструментами. Зритель не всегда знает, что завёрнуто в этот фантик, а у нас совершенно чётко видно, как работает артист, и что вообще чего стоит. 

Тут, правда, тоже нельзя не учитывать, что в конечном итоге каждый человек отмечает для себя лишь то, что хочет увидеть. К примеру, был у меня в жизни такой случай. Однажды я со своими знакомыми пошёл в церковь на Пасху. Смотрел по сторонам и видел вокруг себя праздничные лица. А мои спутники, выходя из храма, говорили: «Ужас, как много народу, настоящая давка!» Вот вам, пожалуйста, две точки зрения на одно мероприятие…

- И то, и другое. Работа в оперном театре имеет свою специфику. Некоторые люди почему-то считают, что актёр выучил партию, запомнил мизансцены и потом ему остаётся лишь точно петь ноты. Но это ведь совершенно не так! То есть костяк и география во время репетиций, конечно, ставятся. Но потом ты начинаешь в хорошем смысле слова импровизировать, и именно благодаря этому ни один спектакль не похож на другой. 

- Вообще-то существует неписаный актёрский закон: выходя на сцену, отставь тапочки в сторону, то есть забудь свои личные переживания и занимайся искусством. Но на артиста влияет абсолютно всё, включая температуру воздуха. С такими вещами надо уметь справляться, с опытом каждый из нас научается это делать, и всё идёт как бы на автопилоте. Куда труднее приходится, если ты чувствуешь, что не можешь достучаться до зрителя. Тут уж сдержать себя практически невозможно, начинаешь раздражаться, бить копытом. Сами собой включаются какие-то другие рецепторы, чувства, мысли. 

- Порой - даже очень. Однажды, когда я пел перед немцами Бориса Годунова, мне просто хотелось их всех поубивать!

- Я начал читать монолог Бориса - раскрываю им душу, хочу донести всю боль моего героя. И вдруг вижу – зрители смотрят на меня, извините, как баран на новые ворота. Они просто ни слова не понимают по-русски! То есть, вернее, они видят моё раздражение и хотели бы меня понять, но не могут! 

В общем, завёлся я тогда здорово, положил массу сил на то, чтобы преодолеть языковой барьер, и в результате это был совершенно другой спектакль…

- Да почему же? Когда поют, например, по-французски или по-итальянски, вы ведь не только любуетесь красотой, гармонией звуков, но и понимаете, что песня про любовь?

- Поэтому-то концерт всегда петь сложнее, чем работать на театральной сцене. Любой романс, по существу, это отдельный маленький спектакль. Ты должен раскрыть, донести до людей историю. Это очень важно и совсем не просто сделать, и особая сложность – суметь быстро переключиться с одного произведения на другое. Поэтому необходимо правильно подбирать репертуар, выстраивать выступление так, чтобы и тебе было удобно, и зрителю понятно. 

- Обязательно. Вот представьте: вы беседуете с каким-то человеком на интересующую вас тему. Проходит какое-то время, встречаете другого знакомого, и он задаёт вам тот же самый вопрос. Вы отвечаете, но во время разговора у вас возникают совершенно другие мысли и эмоции. 

С романсами то же самое, каждое исполнение дополняется новыми переживаниями, внезапно вспоминается что-то сокровенное, всё спонтанно меняется. И это, мне кажется, прекрасно, потому что, как говорится, искусство не терпит фальши…

- Думаю, да. Бас и тенор – это вообще две аномалии. Точнее, оба - крайние голоса, проявления которых зависят от толщины связок, то есть у каждого своя специфика. 

 - Каждый голос требует особых условий. Иногда говорят, будто басу можно делать всё, что ему заблагорассудится, но это - миф. Попробуй я лечь перед концертом на бетонный пол или пойти в сауну - совершенно не известно, как мой голос ответит на подобный стресс, а мне ведь тоже надо брать и верх, и низ. А если я не смогу этого сделать, как, по-вашему, будет реагировать на это зритель? 

- Это очень индивидуально, но в последнее время мне кажется, что перед публикой ни в коем случае нельзя заискивать. По крайней мере, нет смысла обращать внимание абсолютно на всех. Петь нужно так, словно ты находишься в комнате один. Главное – делать это, оголяя свою душу и нервы. Людям интересно увидеть твои истинные эмоции, неискренние слёзы сразу видно, и они не вызывают сопереживания. 

- Естественно. Иной раз после спектакля чувствуешь себя как выжатый лимон, думаешь: Господи, как же я устал! Это называется постспектаклевым синдромом. Кто-то заливает такое состояние спиртным, другие используют какие-то другие методы, а мне почти всегда хочется что-нибудь спеть.

- Иногда - кусок из оперы или романс, в другой раз – что-то из песен советских композиторов – я их, между прочим, в последнее время стал часто включать в концертные программы... 

- Для кого как. Конечно, это большой труд, но, если Господь дал человеку голос, а он не пользуется этим даром, у него возникает неудовлетворённость жизнью, причём она нередко становится причиной и алкоголизма, и наркомании, и даже суицидов. Такого не пожелаешь даже врагу. 

Для нас, актёров, очень важна востребованность. Она компенсирует практически все связанные с профессией сложности, включая необходимость постоянно работать. 

Вот нам, например, ехать в Эстонию только через месяц, но мы готовимся к этому уже давно. И именно в этом заключается наше счастье…