- Да и Бог с ним. 

- Очень обычно. Даже вопросы - в точности те же, которые всегда задают. По-другому это выглядит только в одном случае: если дети какую-то книгу вместе с воспитателем или учителем уже читали, если по ней проводился конкурс рисунков. Этими рисунками и в издательстве всё завалено, некоторые такие потрясающие, что хоть в книжку ставь! 

А так, я прекрасно всё понимаю. Цена на книги, когда они выставляются в магазине, зашкаливает…

- Фактически да. Но это даже мало зависит от материального состояния семьи. Это ситуация здешнего книжного рынка, при том, что рядом находится рынок с такими ценами, что закупай сколько влезет. Приезжаешь в Питер и как ненормальный нахватываешь книг. Когда я смотрю в России на издание Геродота, которое стоит меньше 10 евро, понимая, что такая книга в эстонском магазине никак не будет дешевле 25-ти, - ну как тут удержишься? Или видишь произведение искусства в твёрдом переплёте на шикарной бумаге с иллюстрациями за 700 рублей - что после этого искать в магазине здесь?

Когда летом посещаешь европейские книжные магазины и смотришь цены там, то начинаешь верить, что идёт сознательная политика прекращения издания книг на бумаге и замены их электронными. Это политика в Европе, и Эстония под это подлаживается. Тут имеется определённый смысл, потому что в идеале человек сначала читает книгу в электронном виде и только если уж она ему настолько понравилась, что он хочет видеть её на полке, то покупает и бумажный вариант. Вот старое книгопечатание из-за этого и уходит. 

- Нет. Одно дело - то, что касается учебных пособий: недопустимо выпускать для людей, которые учатся, пособия и словари с таким количеством ошибок и опечаток. Просто недопустимо! И это надо взять под контроль. Но это никак не касается издательской политики в плане выбора материала. 

Единственный способ сделать книги дешевле - уменьшить налогообложение. Тот же налог с оборота. Но что-то мне подсказывает, что, как всегда в таких ситуациях, это ни к чему не приведёт. Просто увеличится норма прибыли того, кто этим занимается. 

- Есть, и с каждой книгой его становится всё больше. Одна коллега моей жены, учитель, рассказала, что её муж, тоже педагог, читает мои книжки вдвоём с внучкой и оба над ними ржут. Но - смеются над совершенно разными вещами. 

Вот хотя бы рассказ «Любимые трусы хозяина», который я прочитал на встрече с детьми в Йыхви. Поросёнок сожрал хозяйские трусы и не знает, что делать, щенок ищет выход, а мышонок, оказывается, выход уже нашёл. Это - фабула. А внутри, например, есть фраза о том, что хозяин - уважаемый в обществе человек, и, значит, он может ходить по нашей деревне в чём угодно, даже в белых кружевных панталонах. Здесь взрослый должен задуматься - о ком это, собственно? Потому что у нас общество такое, что одним ничего нельзя, а другим можно всё. Только вот это «хождение в панталонах по деревне» означает реальное уважение или тут что-то другое?

Честно говоря, в лучших детских книгах, которые я в жизни читал, всегда есть смысл и для ребёнка, и для взрослого. Та же Линдгрен… Хотела она так писать или не хотела? Наглядная картинка - летающий толстяк с пропеллером, а другое - он иногда говорит такие вещи, что даже взрослый задумается. 

- Не всегда так. «Эмиль из Лённеберги» - это же её детство, она описывает себя и своего брата. Там они очень счастливые, у них всё просто замечательно. Но тут встаёт вопрос качества перевода, с чем и я столкнулся, когда мои книги переводились. У меня недавно возникло странное желание перечитать «Эмиля». Я прочитал, будучи у сына в Таллинне. И был страшно разочарован. Приехал домой, нашёл свой экземпляр. Оказалось, два разных перевода. От одного я просто балдею. От другого…

- Кто-то из титанов американской литературы на рубеже 60-70-х приехал в СССР и с удивлением узнал, что на ту пору у нас самый популярный американский писатель даже не Хемингуэй, а Курт Воннегут. Гостю как-то на пальцах попытались объяснить, кто у нас занимается переводами и как они это делают. Прозвучала знаменитая фраза: «Если бы Воннегут на английском писал так, как его переводят на русский, он бы и в Америке был в десять раз популярнее. Так что от переводчика, конечно, очень многое зависит. 

Тот же Винни-Пух. Насколько мне известно, это культовая книга только в России. Благодаря переводу. Я слышал такое мнение, что переведено лучше, чем написано в оригинале.

- Издательство говорит мне то же самое. Мы договаривались на девять книг про щенка и котёнка. Сейчас вышло семь, восьмая уже лежит в издательстве. Вся работа по её выпуску дотянется, скорее всего, до следующей осени. Так что, видимо, в 2021 году я с этим циклом закончу. Есть масса сюжетов, которые в эти истории о щенке и котёнке никак не ложатся, и попробую написать для подростков. 

Когда я готовился писать для детей, я пошёл в магазин и купил десять детских книжек эстонских авторов. Не классику типа «Муфты, Полботинка…» и тому подобных. Взял то, что пишут сейчас. Про половину из них можно сказать словами Гришковца: живым детям такое читать нельзя. Так что стоит попробовать написать самому. Но здесь сильно сказывается то, что среди эстонцев у меня совершенно определённая репутация, её создали масс-медиа. Один новый коллега в парламенте, пообщавшись со мной, признался, что у него совершенно поменялось в лучшую сторону представление обо мне. А каким оно было? Почему ты доверяешь представлению, которое возникает в результате работы бессовестных журналюг? 

- Если почитать то, от чего они по-настоящему кайф получают, то не такая уж и серьёзная. Всем хочется сказок, всем хочется приключений. «Гарри Поттер» тому лучшее доказательство. Довольно сложно уже найти что-то новое в этом направлении, но оно находится. 

- Взрослый человек, но не стесняюсь признаться, что Григорий Остер - один из моих любимых писателей. И суть не в сюжете, суть в языке. По-моему, если это детская литература, то её главная задача быть забавной, смешной и лучшей. Как совместить смешное с мудрым? С писателями такое бывает: то, что он пишет, мудрее, чем он сам… Я не знаю, но попробую.

- Я очень хорошо помню своё детство, свои чувства, свои ощущения. Не думаю, что в среднем подростки так уж сильно изменись. А вот изменившую их инфотехнологию я отрицаю и просто видеть не хочу. Моё отношение к гаджетам видно уже в книгах для младших школьников. Такие вещи я собираюсь просто игнорировать. Не нравится - не читай.

 

- Это в том числе недоработка тех, кто должны вникать в эту ситуацию и освещать её в медиа. Есть, конечно, и контрнарратив: качественное преподавание эстонского, начиная с детского сада, не касаясь других предметов. Не лезьте с эстонским языком в физику, математику, историю, географию! Было же время, когда дети, оканчивая гимназию, владели несколькими иностранными языками при том, что им не преподавались на этих языках базовые предметы. Просто была дисциплина, была методика, и все работали, выдавая определённый стандарт. Мой дед до смерти говорил на французском, а он окончил гимназию до революции. 

Я сталкиваюсь с тем, что нет специалистов. В Рийгикогу по моей инициативе была создана в этом году комиссия по проблемам преподавания эстонского с участием представителей всех фракций. У нас были очень мрачные заседания этой комиссии, когда на неё приходили люди, которые отвечают за эту сферу. После нескольких вопросов становилось ясно, что эти гости ни в чём не заинтересованы, что перед нами - безразличие. Поэтому глоток свежего воздуха - это последние наши встречи с Тартуским и Таллиннским университетами и с открытой двуязычной таллиннской школой с улицы Сыле. Есть варианты! Но для этого надо работать системно. 

Меня недавно спросили: что погубит Эстонию? Я ответил: бюрократия. Вот эти рыбьи глаза, которым всё пофиг, которые знают, что, чем меньше чиновник будет что-то делать, тем за меньшее ему придётся отвечать, и надо идти по самому лёгкому пути. А самый лёгкий путь - это когда тебе сказали, что надо всё усреднить или «так хочет Европа». 

- Во-первых, продвигают эстонизацию сейчас только реформисты. От этого уже отказались социал-демократы, от этого отказалась «Исамаа», даже «EKRE», на мой взгляд, понимает, что в этом нет смысла. У реформистов же это - одна из малых возможностей показать, что они по-прежнему патриоты. Это как на Украине. Не можем ничего сделать, зато мы патриоты. А «патриотизм» в том, чтобы заставить русских детей учиться на эстонском языке. Тебе это вдалбливают и вдалбливают, а потом выясняется, что из новой кохтла-ярвеской гимназии ученики за неполный год десятками уходят.

- Я подозреваю, что ниже этих «60 на 40» уже опуститься не удастся. Но при этом, может быть, удастся отбить, по крайней мере, все нападки на точные предметы, от знаний по которым будет зависеть судьба ребёнка. Не от языка - «посмотрите, какой у нас замечательный дворник, он чисто на двух языках говорит»… Надеюсь воссоздать систему подготовки учителей и методических пособий и тем самым гарантировать, чтобы никто уже не трогал языковую сторону дела, а занимались главными вопросами образования. 

Но здесь надо учитывать один момент. Я думаю, реформисты понимают, что мы перед кризисом: у нас даже для эстонских школ по некоторым предметам не хватает учителей. А тут ещё и у русских школ кадровые проблемы, и для них предметников никто не готовит. Варианты решения, конечно, есть - это направлять государственных стипендиатов в педагогические вузы России. Обо всём можно договориться. Только для реформистов это, наверное, хуже атомной войны - хоть о чём-то договариваться с Россией. Они видят мир совершенно по-другому, и их избиратель - это в определённой мере люди, которые очень хорошо умеют считать деньги и понимают, что, если какие-то средства тратятся на русскую школу, значит, что кто-то чего-то недополучит в эстонской школе. А с какой, собственно, стати?

- Слава Богу, нет. У нас даже та часть общества, которая говорит и думает по-эстонски и слушает только эстонские медиа, и так разделена вдрызг. Например, одни аплодируют ЛГБТ, а другие против и готовы идти морды бить. Ничего не изменится. Люди разные. Язык создаёт культурную основу, а не политическую. 

- Аргумент, конечно. У меня была одна смешная история. Я тогда занимался судилищем с «Ээсти Энергиа» по поводу тарифа на тепло в Нарве, и американцы помогли мне попасть в Штаты, чтобы познакомиться с тарифообразованием там. В этой поездке было и немножко народной дипломатии. В Америке меня привели в семью двух профессоров. Я спрашиваю их: что вы знаете про Эстонию? И женщина - профессор местного университета - начинает рассказывать мне: эстонцы были в советское время порабощены, не было газет на эстонском языке, разговаривать на нём запрещалось категорически, тех, кто нарушал эти правила, ссылали в Сибирь… Я говорю: вы где это вычитали?! А мы, отвечает, прошлым летом ездили в круиз по Европе и на полдня заходили в Таллинн, это нам экскурсовод рассказал. И вот эту фигню два человека с высшим образованием мало того что мне, так ещё и студентам, наверное, пересказывают! 

Я вижу в этом самое низкое в натуре человека - желание отомстить. Причём отомстить и за все свои неурядицы, и за то, что действительно было хорошо. У тебя было и среднее, и высшее образование на твоём родном языке, был расцвет литературы, кино - ни один фильм эстонский пока не смог повторить рекорда «Последней реликвии», который был фильмом номер два в советском прокате в 1971 году. Можно как угодно к этому относиться, но нельзя же видеть всё только в чёрном цвете. 

- Да, во многом. Но, к сожалению, уже выросло не одно поколение, которое верит тому, что им подобные «экскурсоводы» рассказывают. Президент Ильвес, помните, говорил, что в советское время в Таллинне не было ни одного ресторана. Хотя я помню, когда в армию пошёл, у нас соревнование с москвичами было: кто больше назовёт ресторанов, в которых побывал. И там у нас боевая ничья получилась.

- Я слабый предсказатель. Просто сделаю всё от меня зависящее, чтобы эстонский остался на уроках эстонского языка. Максимально обеспечить вот это направление учителями и учебными материалами и обеспечить контроль над процессом. Если бы я был Ходжа Насреддин, я бы сказал, что за 1389 часов, которые выделены на изучение эстонского языка в течение двенадцати лет, я бы и осла выучил разговаривать. 

Честно говоря, я себя в дальнейшем в политике не вижу и даже рыпаться, чтобы попасть туда, не буду, если в этом созыве моя комиссия не сможет заложить краеугольные камни. То есть чтобы министерство с университетами договорилось о производстве учителей, была установлена программа, подготовлены методики, чтобы был создан какой-то центр, экспертная группа, в которую будут входить не чиновники, а филологи и педагоги. Вот этим я сейчас в основном и занимаюсь и хочу успеть это сделать за оставшиеся 3,5 года.

- Вот нас в комиссии пять человек. Из них трое уже понимают, что когда я двадцать лет говорил, что ситуация с изучением языка в ж… потому, что её туда искусственно загнали, то я говорил правду. Но реформист на наши заседания не ходит. То есть как они не знали ничего, так знать и не будут. Они будут по-прежнему свои ослиные глупости навязывать всем остальным. 

- Это очень авторитетные люди. Один председатель фракции, от социал-демократов - Хельмен Кютт (бывший министр социальных дел. - прим. авт.).

- Никаких прогнозов здесь нет и быть не может. Я рядовой член партии, я привык к тому, что всё происходит так, что ещё вечером ты ложишься спать и ничего не знаешь, а на следующий день слышишь о том, что или создаётся новая коалиция и это правительство распалось, или что вчера мы были в оппозиции, а теперь мы уже в правительстве.