Блокадная юность

8 сентября, 18 и 27 января - три даты, святые для людей, в чьей биографии был блокадный Ленинград. 8 сентября 1941 года осадные клещи вокруг города сомкнулись. 18 января 1943 года кольцо блокады было прорвано, а через год, 27 января блокада на суше окончательно снята. После прорыва минуло уже семьдесят лет, и, вспоминая сегодня о подвиге 43-го года, мы вспоминаем и представляем читателям ещё одну блокадную судьбу. Жительница Йыхви Лидия Александровна Карасёва, на первый взгляд, не совершала ничего героического - просто жила и работала в осаждённом Ленинграде, но провела она там практически всю блокаду и, несмотря на «нежный» возраст, как и все простые ленинградцы, хлебнула лиха сполна.

…Лида, Лидочка, Лидуся!
Неужели это было в твоей жизни, и было совсем недавно?! Танцы в школе, да не какой-нибудь дешёвый фокстрот, а балет. Любовь танцевать у тебя от отца, хотя он далеко не артист, а человек самой что ни на есть приземлённой профессии - связист. И это не благодаря танцам, а именно благодаря его профессии ты с матерью и младшим братом и оказались в 40-м году под Ленинградом - в Сестрорецке. Здесь ты тоже танцевала, здесь же был твой выпускной за восьмой класс, сразу после которого как молотом ударила новость: война! Отец ушёл на фронт, он и сейчас в окопах под городом, а вас он хотел отправить на Большую землю, но не получилось. И вы, перебравшись из пригорода в сам город на Неве, так в нём и остались.
Остались…
Нет, надо передохнуть!
Этот путь был Лиде знаком уже так, как впечатывается в память рабочей лошадки дорога, по которой она изо дня в день возит свою тележку. Съезжинская на Петроградской, потом Тучков мост, потом длиннющая Первая линия Васильевского, Румянцевский садик, набережная со сфинксами, мост Лейтенанта Шмидта и вот, наконец, площадь Труда. Не очень близкий, но вполне подходящий в мирное время для спокойного пешего осмотра достопримечательностей маршрут. В 42-43-м годах он совсем не располагал к экскурсионному настроению, ведь это действительно была дорога «рабочей лошадки», дорога на работу. Опаздывать нельзя, по законам военного времени за это судят и наказывают. Не расстрелом, конечно, но всё равно. Однажды за 20-минутное опоздание Лидочку Оранскую покарали трехмесячным вычетом из зарплаты.
Небольшая передышка закончена, снова в дорогу.
…Перебрались из прифронтового пригорода в Ленинград, и в нём остались. Здесь действительно навеки остались и мать, и 15-летний Жоржик - младший брат Георгий. Семья прибыла в блокированный город аккурат в самую страшную первую зиму блокады - в начале 1942 года. Никто из троих не работал, а это значит - хлеб по карточкам иждивенцев, или самая минимальная норма, около ста граммов. Да и какой «хлеб» - труха. Однако за первые месяцы выработался ежедневный порядок: утром Лида идёт за хлебом и на Неву за водой, а мать подогревает воду, чтобы все поели. Кусочек хлеба и вода - всё! Однажды варили ещё какие-то кожаные ремни… К весне Лида устроилась на центральный телеграф. Жоржик тоже захотел пойти работать, чтоб хлеба в доме стало ещё хоть чуточку побольше. Однажды мартовским утром он вышел из дома… и больше Лида его не видела. Голодный мальчишка сгинул в голодном, обморочном городе, где люди падали на улицах, а прохожие-тени проходили мимо, не в силах помочь, не в силах даже удивиться.
Через месяц Лида в очередной раз принесла с Невы воду в их комнату на Съезжинской. Но мать, не вставшая утром вместе с дочерью, так и лежала в своей кровати. Сколько ни пыталась девушка растормошить её, дать хлеба и воды, женщина так и не пришла в сознание.
Несколько дней мёртвая и живая провели в одной комнате. Иногда Лида поднимала одеяло и смотрела на мать: господи, скелет, обтянутый кожей! Даже никакого трупного запаха нет. Потом пришла соседка, нашли какой-то мешок, положили тело в него и зашили. Заглянула паспортистка:
- Хоронить будешь?
- Да я же не знаю, как, где…
- Значит так, отдашь её неотоваренные карточки человеку, он похоронит.
Вот так и мать Лиды навеки легла в ленинградскую землю, причём где именно - Лида тоже так никогда и не узнала. Говорят, где-то на Петроградской стороне было блокадное кладбище.
…Люди-тени в обморочном городе не в силах чему-то удивляться. Да, пожалуй, несмотря на свои 17-18 лет, Лида тоже была уже изрядно безразлична к виденному вокруг. Она не впадала в панику, не бежала в бомбоубежище, когда по вечерам или ночам в сон вторгались ухающие звуки артиллерийских обстрелов. Если из окна не видно пожара или взрывов по соседству - значит можно спать дальше. Она привыкла к тому, что на городских улицах запросто можно было увидеть мёртвых. Однажды в районе Ржевки заметила, как роют длинные окопы и к ним подъезжают грузовики, в кузовах которых, точно штабеля дров, были сложены трупы…
- Это прекрасно, что есть Пискарёвское мемориальное кладбище, - скажет Лидия Александровна корреспонденту через семь десятков лет. - Только я уверена, что на Пискарёвке лежит едва ли десятая доля блокадников…
Пожалуй, только один раз девчонка зажмурила глаза, потому что было страшно. У обочины дороги, по которой она шла, лежала половина человека. Может, его разорвало снарядом. А может… Ходили по осаждённому городу упорные слухи о каннибализме и о том, что человечину якобы продают на базаре. Только Лида на базар почти не ходила - зарплата ученика надсмотрщика, а потом надсмотрщика с рыночными ценами была явно неконкурентоспособна. Разве что на лебеду «для витаминов» однажды хватило…
На центральном ленинградском телеграфе, куда ежедневно лежал путь Лидии с Петроградской стороны, таких, как она, девчонок работало человек пять. Телеграф, среди прочего, обеспечивал связь с такими объектами, как Смольный - штаб обороны города, порт, банк, но выпытывать у Лидочки - какие такие военные тайны проходили через телеграфные аппараты - было бесполезно тогда и бесполезно много десятилетий спустя. Что выстукивали аппараты - знали взрослые телеграфисты, которые к тому же находились на казарменном положении. А её задачей было обслуживание техники - это и называлось несколько старорежимным словом «надсмотрщик». И ещё выписка квитанций для того, чтобы телеграммы другим адресатам в городе могла доставить почта. За этой выпиской девушки по ночам нередко и засыпали.
Служба на телеграфе строилась по графику «сутки работы, двое отдыха», но Лида и в выходные часто ходила на работу. Там можно было поесть жидкого, но горячего супу. Кстати, по части отношения к еде она не была типичным блокадником… точнее, выбивалась из того образа, который в послевоенное время рисовали литература и кино. Мы привыкли: житель блокадного города, получив свой скудный паёк, даже эти крохи старательно делил на части, чтобы хватило на завтрак, обед и ужин. Лида съедала сразу всё. В том числе и ту буханку - не кирпичик в сто граммов, а целую буханку! - которую однажды передал ей отец.
Лида, Лидочка, Лидуся!..
Юность должна смеяться, удивляться, любить, ненавидеть, а не жить всё время в полуголодной апатии и не стремиться только к насыщению. Тем более если рядом город великой культуры, в котором и в блокаду действуют театры и кинотеатры. И тем более, что на смену зиме всегда приходит весна… Получив одну из зарплат, девчонки купили билеты на несколько спектаклей театра оперетты. А после прорыва блокады постепенно стали прибавляться и карточные нормы, появляться другие продукты. Даже танец вернулся в жизнь Лиды Оранской: работая на телеграфе, она однажды исполнила вальс на сцене. А вот полное снятие блокады застало девушку в больнице, куда она попала со сломанной ногой - упала с лестницы.
Зато май 45-го стал для неё праздничным вдвойне: в этот победный месяц она вышла замуж. Страница военных испытаний была перевёрнута, и впереди было ещё много чистых листов, на которых потом будут записаны и рождение сыновей, и переезд с мужем в Эстонию, и окончание института по специальности «экономист», и работа в «Эстонсланце», и появление внуков, правнуков. Как, впрочем, и новые испытания, новые потери.
- Несмотря на всю тяжесть блокады, я не могу сказать, что чувствовала себя одиноко, - подытоживает Лидия Александровна Карасёва. - И не ропщу на то, что это испытание было в моей жизни. На кого тут обижаться? Это судьба. Но всё же спокойно смотреть кино или читать про блокаду я не могу, нервы не выдерживают. Даже книги на эту тему, что были у меня, раздала. Так вроде легче забыть пережитое. Но как такое полностью из памяти сотрёшь?!
«Нелегкие предвоенные, военные и послевоенные годы, трудности и суровые испытания, постигшие страну, заставили каждого рано повзрослеть… Трудная, напряженная жизнь, многочисленные потери, интенсивность труда и учебы, полуголодное, но не забитое существование - все это усиливало азарт молодости, готовило к трудной жизни, к борьбе», - написал в своей недавней книге видный российский экономист, академик Юрий Яковец. Такими учёный и двоюродный брат Лидии Александровны Карасёвой увидел главные черты «послевоенного» поколения, к которому принадлежат и он, и наша героиня.