В здешнем шахтёрском регионе существование такой проблемы - не новость. Речь идёт и об откачке воды из действующих горных выработок, и том, что выработки заброшенные наполняются водой, и о её химическом составе, и об общем влиянии горнодобывающей и сланцехимической деятельности на качество грунтовых и поверхностных вод. 

И первый вопрос, который у неспециалиста слетает в этой связи с уст, - не грозит ли Северо-Востоку однажды умереть от жажды, потому что вся вода или куда-то утечёт или окажется безнадёжно испорченной?

- Думаю, что в Ида-Вирумаа в течение ближайшей тысячи, а может быть, даже пяти тысяч лет нехватки питьевой воды не возникнет. У нас баланс осадков, водозаборы и уровни разных вод таковы, что мы не должны бояться, что нам грунтовой или питьевой воды не хватит, - успокоил проректор Тартуского университета гидрогеохимик Эрик Пуура. 

Немыслимость «чёрного сценария» подтвердили и руководитель по окружающей среде подразделения «ЭЭ» по земельным ресурсам Калмер Сокман, и эксперт из компании «Мавес» Мадис Метсур.

Горняки утверждают, что зачастую вода, которая направляется с отстойников шахт в реку, чище природной воды в той же реке и повышает её качество. В то же время, по словам Сокмана, образовавшиеся в старых шахтах подземные водоёмы нуждаются в постоянном контроле. Эрик Пуура добавил корреспонденту «ИП», что в плане качества вод главным вызовом для нашего региона является работа по ликвидации старых, так называемых унаследованных загрязнений, рождённых сланцехимической промышленностью в середине прошлого века, когда экологические стандарты повсюду - в том числе и в «позеленевшей» за минувшие пару десятков лет Европе - были ниже. Мадис Метсур констатировал, что подработанные территории несомненно влияют на поверхностные водоёмы, но какова именно схема такого влияния - тут единого мнения нет.

Под таким влиянием находится и куртнаская озёрная система, которая давно уже «под лупой» учёных. При закрытии ближайшей шахты «Ахтме» во избежание попадания в озёра шахтной «минеральной воды» с повышенным содержанием сульфатов её через скважины, бьющие рукотворными «ведьмиными колодцами», перенаправили в реку Саннику, напомнил Сокман. В принципе же надо помнить, что озёра находятся под влиянием со всех четырёх сторон: шахты, водозабор, разрез «Нарва» и торфяные поля. Со стороны карьера строится преграда из глинистых материалов, из шахты «Эстония» часть воды уже пущена в сторону озёр, что позволяет им не зарастать, но в перспективе это крупное горнодобывающее предприятие придвинется к лесным «жемчужинам» ещё ближе, и учёные должны ответить - каким будет влияние этого шага и как его минимизировать.

Организаторы нынешнего Дня окружающей среды не скрывали, что выбор темы для него связан с тем, что на столах специалистов и политиков лежат проекты дальнейшего развития системы экологических платежей. Среди них плата за использование именно водных ресурсов занимает далеко не последнее место. В 2013 году за перекачанную шахтную воду «ЭЭ Каэвандусед» заплатило налогов на сумму 5,7 миллиона евро.

По идее, экологические налоги не самоцель, а средство улучшения окружающей среды. Однако пока они в этом качестве как следует не работают. 

Руководитель проекта от Эстонии во Всемирном энергетическом совете Тармо Алль признал, что сегодня природоохранные платежи не дают желаемого эффекта по уменьшению влияния на окружающую среду и весьма вероятно, что и в будущем всё влияние таких налогов на сланцевый сектор сведётся просто к ещё бóльшей нагрузке на него. Именно от налогообложения шахтных вод во многом будет зависеть дальнейшая жизнеспособность отрасли.

- Цель внедрения экологических платежей - исключить или уменьшить возможный ущерб, связанный с загрязнением при использовании природных ресурсов. Но на основании чего определять эту плату, если мы не знаем, причинён ли ущерб и сколь большой, - указал Эрик Пуура на недостаточную изученность ситуации. 

Министерство окружающей среды взвесило и такую возможность, как замена платы за ресурсы. Как сказала главный специалист ведомства Хедди Класен, ведущий горные разработки должен будет заявить министерству о желании заключить соответствующий договор. В договоре должны быть указаны меры, которые приведут к снижению влияния на природу, кроме того, приложением к нему является и обязанность предприятия провести гидрогеологическое исследование.

- В Эстонии никто не желает прекратить добычу сланца и производство из него энергии и сланцевого масла, - заверила чиновник тех, кто боится, что налоги удавят ведущую эстонскую отрасль. 

Ну а всё же… Если положить на одну чашу весов экономику, а на другую - затраты на исследование, на приведение в порядок тех же водных ресурсов и т.п., то есть ли здесь сейчас экономический баланс или действительно проще закрыть какие-то производства?

- Одно время было направление - вообще заменить сланцевую промышленность ядерной энергетикой. После Фукусимы от планов по этой части как бы отказались. И если мы хотим, чтобы в Эстонии было относительно масштабное производство электроэнергии на наших электростанциях, то в качестве единственной существенной альтернативы можно говорить об использовании вместо сланца - биомассы. Но наши предприниматели нашли биомассе более удачное применение, например, производя древесные гранулы и продавая их за хорошие деньги за границу, - сказал «ИП» Эрик Пуура. - Много говорят снова и снова, что нас удовлетворила бы энергия солнца, ветра, воды. Но надеяться на это, когда холодный февраль, на улице минус 30, облачно и водоёмы замёрзли - это сродни подписанию себе смертного приговора. Гидроэнергетического потенциала у нас нет. И мы должны были бы делать станции на газе, производить газ из сланца - то есть снова возвращаться к сланцу.

Пуура добавил, что с приостановкой сланцевой промышленности пришло бы и падение благосостояния людей, особенно в Ида-Вирумаа: здесь вообще мало что осталось бы. Мир, конечно, даёт примеры, когда добывающие отрасли закрываются, но в таком случае взамен создаются научно-производственные парки и высокотехнологичные производства. 

- Где у нас такие планы? - развёл руками учёный.