Второй год Эстония приобщается к открытому европейскому энергетическому рынку. Потребуются ещё годы, чтобы механизм этого рынка был в Эстонии достаточно познан и понят. Никто, разумеется, и не ждал, что эстонская энергетика будет вживаться в европейскую безболезненно. И правительство, и многие эстонские специалисты считали, что процесс этот - саморегулирующийся и роль государства может ограничиться акцизной политикой и ужесточением требований природопользования.

Пока, с высоты той энергетической «пирамиды», которая возвышается над Северо-Востоком Эстонии, видно, что на вызовы открытого энергорынка нам выгодно ответить способностью конкурировать, а не противостоянием. Для этого надо решить ряд проблем. Прежде всего вопрос - сможет ли эстонский энергетический рынок состояться как открытый, а тем более как сланцевый, если мощности по производству сланцевого топлива и электроэнергии окажутся неконкурентоспособными да вдобавок ещё и перестанут принадлежать эстонскому бизнесу? Такой сценарий, как известно, не исключён. Как в этом случае станет выживать Ида-Вирумаа?

Нынешняя позиция руководителей «Ээсти Энергиа» - упор на производство сланцевого масла. Против такой стратегии вряд ли можно возражать. Вместе с тем, перспектива развития эстонской энергетики, как думается, должна быть подчинена задаче её реновации для работы на жидком и газовом сланцевом топливе, а на остаточных мощностях электростанций использовать высококалорийный сланец. Тогда можно ожидать сохранения конкурентоспособности мегаватт-часа эстонской электроэнергии.

Есть весомые основания утверждать, что программа энергобезопасности Европы на ближайшие два пятилетия определена. В масштабах ЕС объём производимой нарвскими станциями электроэнергии не превышает малой доли процента. Это усиливает «давление» на её конкурентоспособность с верхних «этажей» европейской «энергопирамиды». 

Беспокоит то, что в правительстве и министерствах не видят или недопонимают сложностей вживания эстонской сланцевой отрасли в европейский энергорынок. Из года в год темпы отчислений в госказну из прибыльной части доходов сланцевых производств опережают темпы роста реализации их продукции. Для сравнения: ни одна из угольных стран ЕС не обходилась без дотации своим угольным шахтам из специально созданного Евросоюзом фонда. 

У нас же в период 2010-2020 годов, когда идёт становление сланцехимических отраслей в новых условиях, когда инвестиции в них возрастают, а развитие сланцевых шахт опаздывает на десятилетие, практику наращивания отчислений от прибыли «ЭЭ», «ВКГ», «Кивиыли кеэмиатёэстус» будут пытаться продолжить. Владельцы и руководство сланцевых комплексов вряд ли решат остаться в убытке. Их стратегия при такой государственной политике предсказуема: пострадает заработная плата шахтёров, химиков и энергетиков, замедлится процесс обновления технологий и оборудования, отложат на более дальний срок не раз просроченную утилизацию коксозольных отвалов и шахтных терриконов. В таких условиях не будут иметь дóлжной значимости загрязнения воздушной среды и вод Финского залива и то, что отвалы зольных, коксозольных и породных отходов вырастут к 2030 году до миллиарда тонн.

Как представляется, эстонский бизнес пока ещё не уяснил, что в условиях открытого рынка конкурентоспособности нет альтернатив. Попробуйте, например, оценить ситуацию, когда на разрезах содержат в работе мощные шагающие экскаваторы, отработавшие 40-50 лет при нормативном сроке эксплуатации в пять раз меньшем. По мнению технологов и конструкторов - это беспримерно, по критериям безопасности и экономики - кратчайший путь в тупик.

Низкие экологическая готовность и экономическая устойчивость сланцевой энергетической базы Эстонии спустя год после прихода открытого рынка стали вызывать сомнения в способности государства обеспечить устойчивость нашей энергетической «пирамиды» - хотя бы в предстоящие три года, после ввода на полную мощность нового завода сланцевых масел «Энефит-280» и электростанции в Аувере. Чтобы исправить положение, на мой взгляд, следовало бы не только «наметить пути», но и на практике начать решать ряд проблем. А именно: сбалансировать по объёму и качеству добычу и потребление сланцевого сырья; укрепить свой производственный престиж не путём всяческих «прыжков тигра», а созданием комплекса сланцеперерабатывающих заводов, основанных на глубоком анализе эстонского и мирового опыта; избавиться, наконец, хотя бы от двух проблем-«долгожителей» - загрязнения воздуха диоксидами серы и азота и поверхности земли массой котельных и заводских отходов, которые, как говорилось выше, неумолимо стремятся к миллиардному рубежу.

Остаточная часть промышленных ресурсов Эстонского месторождения сланца оценивается на уровне 1,37 млрд. тонн. Наиболее качественные запасы его центральной части уже исчерпаны, более дешёвый карьерный способ их извлечения сократился в три раза, и перспектив к расширению у него нет. Шахтный способ разработки существенных обновлений за минувшие полвека не претерпел. Основные процессы добычи сланца подземным способом были механизированы, но состав технологического цикла горных работ и параметры отработки шахтных полей и участков остались неизменными. В итоге рост производительности добычных участков и шахтёров в забоях был замедлен, а из-под земли продолжает извлекаться не более 60 процентов промышленных запасов «коричневого золота». Так, в закрывшейся шахте «Виру» из недр извлекли 80 миллионов, а оставили более 60 миллионов тонн товарного сланца. По шахте «Эстония» при такой же доле потерь к концу её эксплуатации (2035 г.) под землёй останется не менее 200 миллионов тонн. 

Если учесть, что современное горное оборудование и совершенствование технологии подземных работ позволяют сократить потери сланца не менее чем втрое, срок эксплуатации сланцевых шахт мог бы возрасти, как минимум, на 10 лет. Это не бредовая фантазия, а просчитанная реальность.

На поверхности из добытого сланца следует извлечь и переработать органику. При этом почти полностью все сопутствующие ископаемые, добытые совместно со сланцем, а также ряд уникальных видов металлов, входящих в его природную структуру, сбрасываются в отвалы. Возможности промышленного использования этих так называемых отходов - действительно загрязнителей окружающей среды - довольно большие. Они представлены в отраслевых журналах, патентных фондах, доступность к ним не ограничена.

В Эстонии многолетний опыт химико-энергетического комплекса «ВКГ» довольно успешно подтверждает экономическую целесообразность многотоварного производства на сланцевом сырье (кокс, продукция из сланцевого кокса, фенольная продукция) и сопутствующих ему ископаемых. В развитии такого многотоварного производства Эстонии не обойтись без надлежащего научного сопровождения, иначе расчёты на большой успех целых девяти сланцехимических заводов в текущем десятилетии окажутся мыльным пузырём.

Кто станет возражать против экологической безопасности сланцевых производств?! Только если до 90-х годов об этом беспристрастно напоминали, то сегодня за отступления от киотских, европейских и внутриэстонских требований пытаются, наконец, штрафовать и лишать лицензий. Правда, так, чтобы избежать ущерба и бизнесу, и государству. Такая зачастую лишённая разумности «жалость» в итоге оборачивается многократно бóльшими убытками, и экологическая дефектность только прогрессирует. 

В качестве примера. Более совершенные техника и технология подземной добычи позволяют выдать на поверхность товарный продукт с установленным качеством. Природная зольность сланца крайне высока (более 60 процентов), а к нему в забоях на каждую тонну ещё добавляется 0,4 тонны породы. В результате на поверхность выдаётся не сланец, а горная масса. С учётом удорожания по всей подземной и поверхностной цепочке шахты себестоимость тонны товарного сланца возрастает вдвое. Если реально оценить экологические последствия возрастающей зольности добытого сланца на поверхности, то стоимостный ущерб от извлечения сланцевого пласта оказывается существенно выше. Чтобы в этом убедиться, можно обратиться к опубликованному почти два десятилетия назад исследованию эстонского профессора Анатолия Левина («Состояние природной среды Северо-Восточной Эстонии и сопредельной территории Российской Федерации», 1996 год). Именно этот фактор более полувека назад стал камнем преткновения на пути сланцевых производств Европы (52 месторождения, 12 сланцевых фирм). Эстония пытается его нивелировать, но с переменным успехом.

Одной из четырёх опор энергетической «пирамиды», построенной на ресурсах Северо-Востока, должна быть исследовательская база, способная оценить эстонский и мировой опыт использования высокозольных видов углеводородных видов топлива и их уникальный потенциал. У созданного не так давно Центра компетенции в вопросах использования сланца, которому несомненно предстоит стать этой четвёртой опорой, пока есть великолепное здание, но недостаёт состава специалистов, наработанного потенциала знаний, идей и базовых исследований. Но есть, по крайней мере, многолетний опыт добычи и освоения сланцевых ресурсов Эстонии. С этого и предстоит, не откладывая, начинать.