- Если бы этот саммит был только для декларации, там, конечно, ничего нового решать не надо. С другой стороны, это место, где подтверждают то, что решали эксперты на нижнем уровне. Например, то, что министры обороны решили неделю назад в Брюсселе насчёт размещения в трёх балтийских государствах по батальону. Теперь надо на высшем политическом уровне это утвердить. 

Для встречи есть и другие вопросы. Первый: надо всё-таки подчеркнуть ту работу, которую проделали между последним саммитом в Уэльсе и теперешним в Варшаве и которая была нацелена на то, чтобы НАТО смогло быстрее реагировать и быстрее перебрасывать свои войска из одной точки мира в другую. До Уэльса этот аспект считали одной из слабостей нынешнего НАТО. Поэтому сейчас будут говорить, как альянс адаптируется к новой ситуации.

С адаптацией связано и то, что НАТО возвращается к своей изначальной идее. Этой идеей была защита своих членов. После холодной войны думали, что НАТО может играть более крупную роль в разных мировых кризисах, но теперь как бы концентрируются обратно на первоначальной идее.

- Я думаю, что у нас в обществе будет полгода, может год, шума из ничего. В Эстонии будет батальон, который с военной точки зрения точно не может угрожать России, но всё-таки это спровоцирует коммуникационный, пропагандистский шум, где всякое может быть сказано. Это, наверно, очень неприятно, потому что и сейчас иногда говорят о «военной истерии». А когда этот батальон придёт, наверное, обычный житель Эстонии с этими натовскими военными даже не встретится. Они в основном разместятся в регионе Тапа и будут заниматься на своём полигоне, как это и делается в нормальном обществе в мирное время.

- Я думаю, вы всё очень правильно перечислили. 

- Нет, это и есть все самые важные направления. Первые два - самые главные вызовы. Последний связан с экономикой. Мы видим, что стратегическая коммуникация может дать советы и правительству в смысле реальной экономической политики. Стратегическая коммуникация - это скорее такой вид мышления, где действиям придаётся больше значения, чем словам. В том и разница с пропагандой.

- Новое, наверное, нет. С другой стороны, надо всё то, что мы сейчас делаем, делать ещё лучше, потому что первое, что мы поняли, - мы действительно слишком мало говорим с эстонскими русскими. И некоторые наши проблемы связаны просто с тем, что мы друг с другом не общаемся. Ну, например, был период, когда в коммуникационном бюро правительства не было отдельного человека, отвечавшего за общение с русскими масс-медиа. Теперь он у нас есть. Был вопрос - должны ли мы переводить свои пресс-сообщения? Теперь мы думаем - да, это важно, потому что, в конце концов, есть такие решения, о которых все жители Эстонии должны узнавать быстро. 

Сейчас, я думаю, самое главное, чтобы начатое продолжалось. Есть риск, что с наступлением более спокойных времён обо всём забудется. Но надеемся, что в этот раз так не произойдёт. Из исследований мы видим, что очень медленно, но всё-таки коммуникация между эстонцами и русскими в Эстонии улучшается. 

- Это я очень хорошо понимаю. Я думаю, даже министры, которые были в Ида-Вирумаа, сознают, что если мы не продолжим те усилия, которые начали, то никакого эффекта эти поездки сюда не дадут. Хотя тут важен уже сам факт, что люди друг с другом поговорили. Когда политики сюда приезжают, беседуют с людьми - что-то они получше понимают. 

- Мы не ставили этот вопрос так. Я не считаю это просто вопросом борьбы за душу или разум. Нам нужно двустороннее движение, чтобы и эстонцы тоже пошли в сторону русской общины, чтобы эстонцы и русские больше общались друг с другом, а потом всё остальное.

- Скажем так, в классическом смысле известно, что эмоции всё-таки управляют разумом. Даже если мы думаем, что разумом можем что-то понять, в критической ситуации всё-таки эмоция будет тебе говорить, как ты себя поведёшь.